Как наши предки на досуге «рубили бабки»
В пятничном выпуске за 24 апреля мы начали рассказ об истории, быте и нравах крупнейшего южного села Ачка, что с XVI века раскинулось недалеко от Сергача. Плодородия местных почв хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду, поэтому основным занятием крестьян был поташный промысел — сущая каторга. Впрочем, в более поздние времена в Ачке завелся и свой малый бизнес...
ДЕСЯТКИ КИЛОМЕТРОВ ПО МОРОЗУ ТОПАЛИ В ЛАПТЯХ
Так, до раскулачивания в Ачке работали шерстобойка Свищёва, две крупорушки Ладиловых, маслобойки Лобанова и Салмина, кузницы Власова, Зобина и Шишкина, а также целых 13 ветряных мельниц. Замученные малоземельем жители часто покидали родные места и отправлялись на заработки куда подальше. Некоторые из них так никогда и не вернулись в родное село. Например, из газет нам известно, что 18 сентября 1904 года в Нижнем Новгороде от сибирской язвы скончался 27-летний ачкинец Петр Шикунов.
Уходили чаще всего не по одному, а артелями — отец с сыновьями, несколько братьев, группа друзей. Нанимались в Рыбинск грузчиками, в Нижний, в далекую Астрахань на рыбные промыслы. В конце 1920-х годов много парней выехало по организованному набору на шахты Донбасса, а в 1930-е годы ачкинских женщин охотно брали в Балахну на торфопредприятия и в Горький на автозавод. Традиционно до самой войны сергачские жители формировали артели ярославских грузчиков.
До революции часть ачкинцев кормил также извозный промысел. Отважившиеся на это небезопасное ремесло летом крестьянствовали дома, а по первозимью выезжали на накатанный большак. Таких в Ачке называли «зимниками». Берясь за грузовой подряд, возчики сами шли пешком возле лошадиной морды, подбадривая животное и поглядывая, не упало ли что с воза. На сани же садились, лишь если очень утомятся, — жалели конягу-кормилицу.
Возчики одевались по зиме теплее всех: полушубок или тулуп, баранья шапка, а вот хорошей обуви не было — топали по морозцу все в тех же лаптях. Дневной перегон старались не растягивать более чем на тридцать верст. Опасались случайных попутчиков, в которых видели потенциальных воров. В лихие революционные годы, когда в губернии расплодились бандиты, нужда вынудила ачкинцев запасаться в дорогу топорами, гирями на ремне, кастетами. За долгую историю ачкинского извоза не было случая, чтобы возчик попытался себе что-нибудь присвоить или вообще с грузом скрыться.
КАК МУЖИК ГОРНОСТАЕВ ОТПРАВИЛСЯ ПАСТИ НЕБЕСНЫХ ОВЕЧЕК
По весне, чуть сойдет с полей снег, малоземельные мужики отправлялись наниматься в пастухи по окрестным деревням и селам. Один раз с ачкинскими пастухами случилось прискорбное происшествие. 16 июня 1900 года ачкинец Андрей Степанович Горностаев пас скот, принадлежавший жителям соседнего села Кладбищи. Ему помогал подросток Иван Самсонов. Внезапно хлынул ливень, и подпасок бросился спешно выгонять овец из оврага. Дело в том, что в густонаселенных сельскохозяйственных районах свободных земель до коллективизации не было, каждый клочок поля или луга кому-нибудь да принадлежал. Выпасов не хватало, поэтому пастухи рады были даже чахлой растительности на дне ничейных оврагов.
Внезапно, когда овцы уже взбирались наверх по лесенке- тропке, где-то в верховьях речки прорвало плотину, и поток воды, сметая все на своем пути, понесся по заболоченному дну. Спасая чужой скот, Самсонов поскользнулся на размокшей глине и свалился в воду. Горностаев бросился ему на помощь и тоже не устоял на ногах. Впоследствии их тела были обнаружены в нескольких верстах от места трагедии. Подпаска откачали, а вот взрослый пастух так нахлебался мутной водицы, что навеки отправился на облака пасти небесных овечек.
КАК АНДРЮХА БУНДА НЕ ПОСРАМИЛ ЦЕРКОВЬ БОЖИЮ
Когда выдавался час для потехи, ачкинцы с азартом играли в бабки — нечто среднее между шашками и городками. Кстати, многократно повторенное в газетах мнение, что, дескать, народ назвал родную валюту «бабками» потому, что на дореволюционных тысячерублевках был изображен портрет «бабки» Екатерины Великой, не выдерживает критики. Держали в руках эти кредитки тогда разве что банкиры. На самом деле «срубить бабки» до революции по- деревенски значило меткими ударами выиграть целую шапку козонков — особых костяшек из бараньих ног. Бабки каждого типа ценились по-своему, их легко можно было обменять на деньги. В городах больше играли в пуговицы, но их на селе было труднее достать. Парни и мужики резались также в карты и в орлянку.
Имелась у ачкинцев еще одна ныне забытая забава — кулачные бои. Поскольку ручеек Ача разделяет село примерно пополам, о выборе противника заботиться не надо было: билась северная половина села с южной. Обычно внутриачкинекая драка рассматривалась как отборочный тур, а финальные соревнования происходили с участием кулачных команд из соседних Кладбищ (ныне Гусево), Богородского или Кузьминок, откуда родом писатель Сергей Сартаков.
С каждой стороны имелись славные драчуны. Так, Ачку перед соседними селами прославляли Андрей Макаров по прозвищу Бунда, Гриша Портянкин, Анисим Павлов и некий Тюгашов по кличке Ушука. Некоторые из них бились до старости. Местный летописец вспоминает про одного такого рыцаря кулачных боев, пожилого высокого человека с лицом в шрамах, с зубами, выбитыми еще в молодости. Пальцы его были изуродованы и не все сгибались.
Однажды мужики из Кладбищ начали заметно теснить ачкинцев. Побиваемая сторона отрядила гонца к отцу Николаю, сельскому попу, за благословением для Бунды, который тогда находился под обетом и не имел права драться. Бунда уже метался поблизости, но, как ревностный христианин, в драку не совался.
— Не допусти, Андрей, до посрамления церкви Божией! — возгласил поп и коснулся пальцами чела своего духовного чада.
Получив благословение, Бунда опрометью бросился на подмогу своим, и ачкинцы быстро вернули утраченные позиции.
НЕВЕРНОГО МУЖА ВСЮ ЖИЗНЬ ДРАЗНИЛИ ПОРОТЫМ
Большим влиянием у ачкинцев пользовались старики. Неоднократно бывало, что какой-нибудь крестьянин, окончательно выведенный из себя непочтительностью и распутством непутевого сына, отправлялся к старосте с просьбою вразумить чадо. Молодца приглашали в съездную избу — помещение, где происходили уплаты податей и недоимок, — и в присутствии отца, старосты и всех стариков пороли как позорного негодяя.
Перед экзекуцией провинившегося выслушивали. Если его доводы признавались резонными или проступок казался ничтожным, староста ограничивался одной-двумя прилюдными пощечинами. Наказанному полагалось низко кланяться старикам и сердечно благодарить их за науку. В случае если парень или молодожен был действительно виновен перед сельским миром, его могли отстегать розгами не на шутку, хотя обычной дозой считалось 10—20 ударов. Это было не столько больно, сколько обидно. Ачкинцы вспоминают, что, когда за распутство был выпорот Михайла Пыжов, кличка Поротый прилипла к нему до самой его смерти.
Если с кем-либо приключалась болезнь, сельские знахари пытались поставить диагноз по осмотру языка, ощупыванию пульса и лба. Если болело горло, лечили тем, что синюю завертку от сахарной головы из потребкооперации обкапывали свечным салом и на ночь припечатывали к груди или к горлу. Рекомендовалось также обернуть шею больного какой-нибудь старой шерстяной тканью. Прописывалось и потогонное из настоя липового цвета, сушеной малины или земляники. Тех, кто маялся животом, поили огуречным рассолом или давали им испить кваса с солью. В основном же пытались врачевать заговорами — без особого успеха. В частности, в дооктябрьский период от различных хворей в Ачке вымирали до трети новорожденных.
Дмитрий КАРАБЕЛЬНИКОВ, Анатолий МОСКВИН, краеведы, Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Рисунок Алисы ЩУРОВОЙ.
Авторы благодарят учительниц села Ачка Надежду Безрукову, Нину Ерёмину и библиотекаря Татьяну Ерёмину за помощь в подготовке материала.