Письмо пришло в одно из почтовых отделений еще в 70-е годы, а мне в руки попало совсем недавно. Это был уже потрепанный конверт с листками бумаги в нем, исписанными мелким неразборчивым почерком, немного неграмотным. Жаль, что мне не удалось, как ни старалась, разобрать точного адреса и фамилии, кому адресовалось, понятно только одно: в Сергачский р-н, Ачкинский с/ с, пос. Кр...,а далее неразборчиво, да и буквы стерлись (фамилия, возможно, Самсонов, поселок из Ачкинского с/с).По почерку складывалось мнение: тот, кто писал, или остался с одной левой рукой, или правая рука так плохо пишет. Но смысл изложенного при чтении оказался понятным. Писал это письмо бывший защитник, простой солдат, который прошел через горнило войны и вынес все лишения и тяготы:
«Здравствуйте, дорогие родные Степана, или соседи, друзья, просто односельчане, те, кто его знал и помнит. Пишет его друг военной поры Иван Полетаев (1923 г. рожд.). Может быть, это письмо не попадет в дом Степана, ведь он еще тогда говорил, что далеко в поселке осталась старушка-мать, старшие братья были все на фронте, о которых Степан в ту пору ничего не знал. Может быть, и близких уже никого нет, и некому рассказать о судьбе Степы, но я решился написать это письмо и все-все рассказать, ведь еще тогда в 1944 г. я ему обещал, что сообщу родным его о нем, а он обещал мне, если что случится со мною. Но вышло наоборот. И вот спустя много лет я решился. Почему, спросите, так долго молчал, на то были причины.
Около трех лет были мы с ним вместе, мыкались, делились последним, как братья, и умереть собирались вместе. Но судьбе угодно было, видно, чтобы один из нас остался жить, и в этом я ему обязан. Один случай помог... (об этом позже).
Службу мы начали еще до войны на Украине. О войне тогда даже и не думали. Прошло два года и, нате, пожалуйста, она настала. Было нам обоим по 19 лет, в одной дивизии служили, в одной казарме и под одной шинелью спали, а потом и на одних нарах...
Степан мне сразу притянулся, и мы стали неразлучны. Все было в этом скромном на вид человеке: и доброта, и честность, и выносливость. Казалось, кроткий, тихий, некрупного телосложения, а каким сильным оказался. По- видимому деревенская закалка сказалась.
Степа в последние дни жизни рассказывал о своих родных местах: какие они живописные и так дороги сердцу, где он жил большой семьей с родителями, братьями, сестрами. Говорил, что образование получил только начальное, школа была за 7 км, ходить далеко было, да и не в чем. А поселок, в котором жил, небольшой, дворов 20-25 насчитывалось, но какой был дружный и добрый народ.
... И так, нас со Степаном и свела судьба в тяжелое время для народа, именно тогда и проявляются в человеке все человеческие качества. Такими качествами он и обладал. Какой несчастный кусок хлеба или картошину, а Степа делил поровну, хотя сам голодал, еле на ногах держался...
Я долго раздумывал об этом письме. Должны же вы знать правду о своем близком человеке, как сражался, как спасал от смерти других, делился последним куском, и, наконец, как погиб, при каких обстоятельствах. А сколько соотечественников осталось лежать в земле и на земле, которых мы не знали поименно... Откуда они? И родные о них ничего не знают. Порой мы по дороге, когда уходили от немцев, зарывали убитых солдат, не заглядывая им в лицо, не посмотрев документы, чтобы узнать, кто они и откуда, чтобы потом сообщить близким. В то время мы об этом как-то не думали, было не до этого, казалось, что не сегодня-завтра тебя такая же участь ждет.
Мы со Степаном воевали на Украине в тот период, когда Красной Армии пришлось туго: и в окружение попадали, вырывались, прятались, а целые армии угождали в плен к немцам; если кто выбирался из окружения, попадали в партизаны или же отсиживались в лесу месяцами. Другого выхода не было: и к партизанам нелегко было попасть, и воевать было не с чем, кроме пустых винтовок.
Так и мы со Степаном попали в окружение, в числе двадцати человек скрывались, мотались по территории Украины, как могли. Пришлось видеть все ужасы, что творили фашисты на нашей земле: зверски убивали жителей деревень, сжигали их дома, грабили, забирали скот и все запасы питания. И так продолжалось с середины июля до декабря 1941 г., пока не напали на след партизан уже восьмером (остальные погибли от ран, голода), где нас приняли радушно, накормили, намылись мы в бане, отдохнули немного. Отряд находился в лесах Днепропетровской области, насчитывалось в нем всего 60 человек вместе с нами. Командиром был молодой парень (совсем еще мальчишка 17-18 лет), но довольно храбрый, инициативный, сумел собрать людей и увести в лес.
Жили мы в большой землянке. Все бы ничего: разведка была налажена (ходили в ближайшие села, писали листовки, делали небольшие набеги на немцев), питались более-менее, одежду нам дали кой-какую потеплее (на нас ведь были гимнастерки, легкие пиджаки), только вот оружия и гранат было маловато, чтобы выходить на большие дела. Вот это-то нас тогда и подвело.
Немцам удалось узнать, где наш отряд находится, и ночью на нас было совершено нападение. Это было уже в конце января 1942 г. Мы отходили поодиночке, отстреливались, как могли. Да не тут-то было: нас 60 человек, а немцев с полтыщи. Перестреляли наших, как мух. В живых осталось пять человек, в том числе и мы со Степаном. Уцелели чудом. Хорошо хоть ночь была темная да лес сосновый, вот в этих соснах нам и пришлось скрыться.
В плен никого из наших немцам взять не удалось, землянку взорвали, лошадей, что рядом были, забрали. И остались мы ни с чем: ни оружия, ни места для ночлега, ни еды.
Среди нас был один тяжело раненный, идти не мог, ослаб из-за потери крови. Но его мы не бросили, несли на себе по очереди, больше всех Степану доставалось, то ли от жалости к раненому, то ли силу чувствовал. Среди нас была девушка-медсестра, вот она за ним, как могла, ухаживала. Плутали мы по лесу несколько дней голодные, холодные, питались корой дерева и снегом. Раненый друг просил нас, чтобы мы его пристрелили, не мучились с ним, но мы об этом и не думали, как это можно своего убить.
Вскоре нам немного повезло, наткнулись мы на небольшую землянку, решили пока поселиться в ней. К счастью, в ней оказалась печка, а у меня - спички, разожгли мы ее, отогрелись и легли спать, тут же уснули, хотя одному наказали не спать, но и он уснул, так и проспали до вечера. А как совсем стемнело, мы со Степой отправились в разведку в поисках пищи. И нам повезло.
В одной деревне дали нам хлеба, картошки, спичек, одежду, кусок сала, а для раненого - даже горилки. И хотя нога у нашего друга от раны сильно распухла, он бодрился и больше не просил нас пристрелить его. Здесь же, в деревне, мы поинтересовались: нет ли где врача, чтобы как-то помочь нашему раненому, но таковых не нашлось. Но зато был здесь лекарь-самоучка, который помогал больным людям. В другую ночь мы привели его в землянку. Он осмотрел ногу и сказал, что, если ногу разрезать, где рана, вытащить оттуда пулю, все обойдется. И чудо свершилось. Мы напоили раненого горилкой, держали вдвоем, а лекарь с медсестрой и еще одним нашим другом «оперировали». Но это было еще через два дня после осмотра. Наш раненый крепился, стонал, но выдержал и это. И постепенно нога у него стала заживать. Жаль, что про партизан нам лекарь ничего не сказал, может, и не знал про них. А, может, и специально не говорил: какие мы вояки, чуть живые и ладно.
Так до весны без толку мы промыкались никем не замеченными в лесной землянке: на ночь и на день мы ее и свои следы засыпали снегом. Правда, жители деревни нас продолжали подкармливать. Слава Богу! Немцев там не было. То ли судьба наша такая - мы были живы, и нам уже в марте 1942 удалось попасть в партизаны. К Красной Армии так и не пришлось примкнуть. Оно, может, и к лучшему.
Случалось, когда выходили из окружения к нашим, то их или убивали свои же, или отправляли в штрафную роту, а то еще и в лагеря. Так и нам всем пятерым посоветовали оставаться в партизанах и проявить себя. Тем более там и медсестра пригодилась, и мы сгодились.
Этот отряд был крупнее прежнего (около 200 человек). Здесь и оружие, и фанаты были, разведка действовала оперативно. Но в первое время больших налетов на немцев не делали: силы были далеко не равны.
Мы со Степаном по-прежнему держались друг за друга, на все задания ходили вместе. Позднее сколько раз попадали в засаду к немцам, всегда отстреливались до последнего, спасая друг друга. После одной из засад я был ранен в правую руку, Степан выхватил мой автомат и продолжал отстреливать немцев. К счастью, пуля в моей руке не задержалась, вылетела, но кровь хлестала ручьем. Степан успел мне ее перевязать своей рубашкой и уже слабого (голова сильно кружилась от потери крови) тащил меня до самого отряда.
Очень хотелось пить, ho и меня не держали. Я не раз падал, но добрый Степа меня не бросил, помогал идти, но пить хотелось невыносимо. Тогда он и воду раздобыл, напоил меня. Силы вроде бы прибавились. Только уже в отряде мне обработали рану. Но рука до сих пор у меня дрожит, не могу ей аккуратно что-нибудь делать. Так и почерк мой стал такой, пишу с трудом.
Много было у нас со Степаном подвигов, но о награде мы тогда не думали.
Из дома никаких вестей не получали, почта до нас не доходила, поэтому мои родственники были удивлены, увидев меня живым после войны, ведь они еще в 1941 г. получили извещение - пропал без вести. Но мои родные верили, что я вернусь. И мне повезло.
На войне, как на войне: одни погибают, другие выживают. Так было и с нами. Сколько от смерти ни беги - она все равно настигнет.
О Степане я говорил бы и говорил. Но пора переходить к самому важному - сообщить вам еще об одной оказии, что выпала нам на долю, как и миллионам людей. В конце 1942 г. мы с ним попали к немцам в лапы, из которых просто невозможно было выбраться. Даже пули на себя не хватило. Пошли в разведку, попали в засаду и ... Нас без допроса, избитыми погрузили в машину, а потом вместе с другими людьми отправили в лагерь смерти. Мы настолько оголодали, пока нас везли, что готовы были грызть друг друга. Только потом нам бросили, как собакам, суррогатного хлеба.
Я не хочу подробно описывать все мерзости, которые нам пришлось испытать в лагере смерти: слишком больно все это вспоминать. Казалось, свет сошелся клином: ни радости, ничего человеческого больше нет. Не раз хотелось руки на себя наложить, но тут всегда был Степан: «Терпи, терпи, вынесем и это, будет конец - будет!».
Самое страшное было то, что мне самому, как и другим пленным, приходилось зарывать своих живых: немцы заставляли, ибо это были уже не жильцы, а тяжелораненые, больные, которым и так жить-то оставалось считанные часы, хотя среди них были и которые покрепче. А те тела, которые были уже мертвы, мы относили в топку. И этот кошмар длился почти до нашего побега.
Среди нас были такие, которые отваживались бежать, но только живым никто не возвращался: либо собаки загрызали при побеге, либо немцы убивали.
Степан тоже решился бежать, хотя надежды было мало. Пусть лучше погибну от пули, чем гнить здесь, решил он. Тогда и я с ним решил заодно. К нам присоединился еще один. К побегу мы готовились месяц, все продумали - где, как, куда бежать. Запаслись хлебом, выждали момент, и вот мы в побеге.
Этот лагерь находился на границе с Польшей, об этом мы узнали еще там. Было уже лето 1944 года. Погода была хорошая, только вот ночи короткие. Вначале у нас все шло по плану, вроде бы погони не было. Мы сделали передышку. Откуда только сила взялась на побег, ведь от нас ничего не осталось: кожа да кости.
Хлеб доедали, хорошо рядом лес, так питались еще травой, как животные. К счастью, попали однажды под дождь, воды напились. Нам казалось, что мы у цели, до Польши совсем недалеко.
Но тут наша радость омрачилась. За нами была погоня, от немцев мы уже были в нескольких сотнях метров. Хорошо, что собак не было. Это-то нас и спасло, но не спасло одного из нас.
Сил больше нет бежать, нет оснований и сопротивляться, мы готовы были сдаться, но Степан решил иначе: «Лежите тихо, не двигайтесь, как будто вас нет, а я выйду к ним». Немцев было человек десять, все с автоматами, а мы - еле живые трупы. «Пусть я погибну, но постарайтесь выжить, чтобы не обидно было, что не зря бежали», - сказал в последний раз Степан.
И с поднятыми руками вышел к немцам. Но в самый последний момент собрал все силы и побежал в другую сторону, чтобы внимание к нам не привлечь. Те дали очередь. Эх, Степан, Степан! Видели бы вы, родные, как он рухнул на землю, весь залитый кровью. Как в собаку, немцы еще раз в него стрельнули, уже вблизи пнули ногой и пошли обратно.
А мы в эти минуты лежали в траве ни живы, ни мертвы, боялись вздохнуть. Наверное, наше счастье было: немцы даже в нашу сторону не глянули, видно, и они устали ловить-то нас. Так пролежали мы до темноты в траве (хорошо была высокая), а потом двинулись вперед. Перед уходом я долго стоял перед трупом Степана, слезы душили меня. Эх, Степа, даже похоронить я не мог тебя. Надо бежать. А куда и зачем? Мы с товарищем кое-как присыпали его землей, которую нагребли руками, сложили руки на его хилой груди, перекрестили по-христиански и побрели дальше. В то время потерял очень близкого человека, ведь с ним рядом я чувствовал себя всегда уверенно.
По дороге мы встретили немку-крестьянку, знаками объяснили ей, чтобы дала нам поесть и чтобы она схоронила Степана, застреленного немцами. Она нас даже приютила на ночь и день в глухом сарае, принесла поесть, дала кой-какую одежду, деревянные колодки с ног мы сняли, пошли босиком. Потом она нам знаками пояснила, что Степана они с другими зарыли в могилу.
Передохнув, мы отправились дальше, дошли до Польши. И там встречались добрые люди, помогали, чем могли. Так и Польшу перешли, скрываясь от немцев, ведь там они свирепствовали тоже. Так к концу 1944 года дошли и до Украины, попали к своим, с нами долго разбирались, но не поверили, и угодили мы уже в наш, советский лагерь, где пробыл я до 1950 года.
Домой вернулся в этот же год, весь седой, постаревший, худой, а было мне всего 27 лет.
Так вот, дорогие родные Степана, почему я не стал писать сразу, а спустя столько лет. Но Степана я всегда помню, ему я обязан жизнью. Знайте одно: трусом и подлецом он не был. Если бы ни его последнее решение, все трое мы давно были бы на том свете. А сколько таких людей осталось там и в земле, и поверх земли лежать, гореть в печах...
Теперь вы все знаете про Степу. Ведь другим не пришлось узнать о судьбе своих близких в то страшное время. Так хотелось бы всех оповестить, с кем был в концлагере, да адресов не запомнил.
Еще там мы поняли, что это была самая чудовищная война, каких еще не знало человечество. Даже у животных есть душа, а тот, кто с нами жестоко расправлялся, лишен всего человеческого.
В заключение я хочу вас поблагодарить, дорогие родные Степана, за моего друга, что тот спас мне жизнь, а сам погиб. Вечная память ему. Не дай Бог пережить вашим детям-внукам того кошмара, что выпал на нашу долю. Скольким матерям больно узнать, что их сын, дочь зверски убиты или сожжены заживо в печах лагерей. А сколько разных «операций» еще пришлось вынести людям, попавшим в это безумие. Но всего не расскажешь».
Вот судьба нашего земляка, а сколько их таких осталось там, без вести пропавших и подобное испытавших, а их родные об этом ничего не знают, и, скорее всего, никогда не узнают.
В. ЕСЕНКОВА, учитель русского языка и литературы средней школы № 2.
Районная газета за 12 июля 2005 года
Комментарии без регистрации
Комментарии ВКонтакте