Поленница (Новая Ачка)

Поленница

 А. В. Печальнову

О чем только не переговорим мы с Василичем в его не шибко просторной и теплой светелке. На улице мороз ходит, по-стариковски покрякивает, змейку - поземку за синий хвост прижимисто хватает. А нам-то что? На кухне газовый котелок голубым оком подмигивает, чайник вот-вот запыхтит и парком закурчавится. Будем чаевничать, чай пить - не дрова пилить. Григорьевна и сахарок, и варенье подает, а сама опять - в свою комнату:

- Калякайте, месяц целый не встречались.

Ну, мы и тянем неспешно живую пряжу воспоминаний: чем же еще заниматься, коль любимое дело стало не по плечу?

Больше толкует Василич. Он и годами постарше, и видел побольше. Восьмой десяток тащит в житейском рюкзаке, в несчетных местах побывал: где по своей - по доброй воле, а где и по приказу - окрику. И танки ковал, и воевал, и в Колымских распадках золото добывал. А потом полжизни о главном золоте – зерне - статьи да стихи писал, земледельцев за труд величал, а коль надо было, так и журил по справедливости - как-никак, и сам когда-то комбайн водил по полям, а потому хорошо понимал толк в хлебопашеском деле. Не от праздных мыслей учащенно бьется его крестьянская жилка, а от самого исконного деревенского происхождения. Его предки - пращуры и в тридцатом колене себе пищу от своей землицы брали. То уменье извечное по наследству ему вместе с кровью передалось. Как и заповедь жить, по чести, совести и правде - справедливости.

Я восхищаюсь балагуром Василичем - не так уж и часто встретишь такого, кто с душой в согласии живет.

- Что ты, Павлыч. - говорит он улыбчиво, - да у нас в роду все такие были, да считай вся деревня Калинов Куст по одному правилу жила: свое береги, на чужое - не зарься. Лучше быть беднее, но честнее.

Удивительный народ жил на выселке нашем. Об одном только случае расскажу - и сам поймешь, какой характер-норов был у моих земляков. Слушай:

Наша деревенька в полсотни дворов на краю пустоши появилась в конце двадцатых годов. Из большого села соседнего уезда (Примеч. редактора: с. Ачка, Сергачского уезда) добровольцы сюда переехали - место им, словно райские кущи, понравилось. Все тут Бог для жизни дал: роща березовая и осиновая, опушки дубовые да липовые, заросли в просеках орешниковые, кусты рябиновые да черемуховые, малиновые да земляничные поляны, чащобы грибные и травы на прогалинах выше пояса, и сладкие хрустальные ключи в оврагах.

- Господи, как привольно-то! - сказали наши мужики, когда оглядели местность внимательно, - и дров тут сколько хошь - не то что там у нас кизяками топили, и пасево благодатное, и покосы обширные, и водопой чистый, и землица добрая. Только тут и жить - не нарадоваться, поля свои хлебушком засевать.

Землемер лишь в пышные усы улыбался:

- Я же сразу вам сказал - ни в жизнь отсюда не уедете.

- Сами видим, уважаемый, - отвечали ему мужики, отстроимся - приезжай к нам, завсегда сотовым медом угостим, сколь душа твоя пожелает.

...Василич как по писаному рассказывает. Слушая его, я так и увидел и услышал, как вскоре звонко заговорили-застучали - затараторили топоры и пилы, и под их веселый говор-пение встали ближе к осени большой и малый порядок в пятьдесят с лишним крепких светлоглазых домов. А к весне будущего года вместе с частой капелью пролились на улицы и свежие детские голоса. К следующей осени напротив каждого подворья поднялись аккуратные мазанки из кольев и хвороста, ухетанные глиной, - там и добро немудрящее хранили, и спали в теплое время, и крепких детей зачинали - не мешали мазанки просторной зеленой улице.

Каждый дом подпирался сзади крепким просторным двором - там вольготно стояли крутобокие коровы и телята, хватало место для десятков кур, уток, гусей, овец и хрюшек, что любили рыться крепкими пятаками в недалекой лывине, в той, что через год стала широким прудом с золотыми карпами. Никто не заставлял мужиков, никто им не приказывал - сами себе устраивали сытую и радостную жизнь. Трудились дружно и споро вместе со своими женами и старшими детьми, слушая умные советы поработавших свое стариков. А работали они по солнцу, а не по часикам - солнышко поднималось из-за леса - и они за дело, солнышко на отдых, и они на покой. А лошадки - в ночное. Так и жили - трудились до сладкой истомы, пироги - ватрушки пекли по праздникам, ребятишек растили, на засов сенки не запирали, знакомых и незнакомых хлебом-солью угощали, да вкусным густым молоком из глиняных кринок всклень. Одна у них была забота на земле и в домашнем хозяйстве. И когда в артель объединились - все почти, как и прежде, было - лишь лошадей в один большой двор свели да общим коровником обзавелись, а потом и свинофермой, пасекой и другим, что было под силу. Никто из них без дела не сидел, не нахлебничал. И никто не завидовал. Но где уж видели хорошее, для себя полезное - быстро перенимали для своей же выгоды.

Так вот и жили-поживали радетельные поселенцы на новом благодатном месте, удивляя своих соседей дружным трудом да красивыми песнями и завидной честностью. Да и сами жители соседних деревень были люди славные. Но ведь правильно подмечено - не бывает поля без обсевка. Были и среди соседей такие, кто брал не спросясь, убирал не сея.

Заготовили как-то калиновцы штабель берёзовых дров для районного детского садика. По указанию руководства и с разрешения лесхоза, понятно. Спилили, уложили в лесу и ждут – пождут, когда из района на подводах за дровами приедут и за труд с ними рассчитаются.

А подъехали за дровами, да тайком, да не те, кого ждали, а мужики-ярыжки бессовестные из недалекого села. Нагрузили они дрова на семь иль восемь телег и повезли березовые поленья лесными заросшими колеями. Едут - радуются барышу - вот уж попьем винца с хлебцем! И только стали воры заезжие на опушку выбираться, а наш лесник, Егорыч тут как тут! Ружьё – двустволку на плече поправляет. Костерить их не стал, а лишь твердо так приказал: "Поворачивай-ка, робята. к моему дому, там обо всем и поговорим".

Воры весело перемигнулись. Мол, и он винца захотел. Стало быть, уладим дело с бородачом.

Подъехали они к лесникову подворью. И видят - у его плетня, как и у других изб, большущий ряд высокой стопой уложенного хвороста. Сушняк - как порох.

- Что зенки-то разули - али хворост не видали? - говорит полесчик, закуривая. - тем и топлюсь, как и другие. И вам советую. На хворост нет запрета, в лесу становится чище. Ну, ладно, это я к слову, заходите все в дом. Жена, принимай гостей. Чем богаты, тем и рады. Угощай друзей от души.

Мужики удивляются, сначала несмело, потом дружно затовокали:

- За угощение, тово, спасибочко. Оно как-то неудобно без этого – и пощелкали себя по горлам. - Мы с собой захватили, чтобы, значит, с устатку-то. У нас найдется и красноголовенькая, под сургучом, фабричная. А коль надо, ещё найдём.

Лесник понял всё, засмеялся:

- Нет, робята, на службе я, и кивнул на ружьё, что повесил на стенку за своей стеной. - И вам тоже нельзя, ещё под мост свалитесь, не приведи Господь, а я же виноват останусь. А сам смеётся глазами.

- Нам, чай не впервой, – засмеялись и мужики, – наши лошади умные, дорогу домой сами знают. Они у нас тово, непьющие, – и опять засмеялась.

- Дорога бывает разная. – ухватился за слово полесчик, – Она, это дорога, и в милицию может привезти...

- Да мы отблагодарим, не бойся. – по-своему поняли мужики. – воз дров и тебе свалим – готовенькие, чего хворостом печку топить.

- Ну ладно, пока поешьте, как следоват, а там продолжим.

Мужики поели, а красноголовенькую не распечатали:

- Без хозяина как-то не тово.

Наелись гости так, что ремни на штанах отпустили. Аппетит и без вина был хорош после работы в лесу. Вышли на улицу, самокрутки закурили. Подымили всласть и опять затовокали:

- Может, тово, мало дровец-то, Егорыч, так бери побольше. И нам хватит.

- Нет, мужики, - стоит на своём лесник, – укладывайте с телег все дрова под окнами. Из района приедут - заберут здесь, не надо в лес подводы гонять.

- Как все? А нам?

- А вам без акта и сообщения в милицию - домой прямой дороженькой. По закону, сами понимаете, я об вас в милицию должен сообщить, да так и быть, не стану. У вас дома и жены, и дети малые. Так, что ли?

- Оно, конечно, так...- понуро соглашаются мужики. А из соседних домов на них посматривают калиновцы, строго так.

- Складывайте дрова, мужики, и никаких сумлений.

- Так бы сразу и сказал, - уныло согласились вороватые соседи, - и за это, тово... спасибо тебе.

Дрова они уложили честь по чести. И тронули своих лошадок к дому.

- Его надо было жамкнуть, - сказал самый молодой.

- Молчи, дурак, он нас от тюрьмы спас. Да и ружье у него на взводе. Неужто из-за вина мы станем человека губить? Он вишь какой - накормил нас как гостей, как родных, и отпустил подобру - поздорову. И за эго ему век надо в ноги кланяться.

- Ведь сам же и сожгет эти дрова. - не унимался младший, хмуро поглядывая на дорогу.

- Эту уж он как хочет...

С того дня прошло лет - времени. Я, - говорит Василич, - и навоевался досыта, и по злому навету кое-где побывал, а когда вернулся в 1952 году с Колымы, всю деревню, всех земляков обошел. Многих не увидел - кто на войне погиб, кто помер от трудов непосильных и харчей несытых. А лесник Егорыч был жив здоров, хоть и он сильно сдал. Подхожу к его дому - ба! –вижу стопы хвороста и те берёзовые дрова довоенные в штабеле лежат. А лесник сидит у тех дров на табуpeтке и смотрит на меня как на сына родного, что с войны не пришел.

-Заходи, шабер, рассказывай, где бывал что видал, может, сынка моего встречал. Рассказал я всю правду, огорчил старика, что не встречался с его сыном. Поговорили мы о многом, выпили по чарке – другой, прослезились и грустных песен попели.

- Ты, должно быть, в районе останешься, там устроишься? – спрашивает Егорыч.

- Да, в МТС, - отвечаю, - а что?

- Теперь к начальству поближе будешь, может, напомнишь, что за дровами для детсада надо приехать. Сколько уж лет жду, не раз сам напоминал. А они только смеются: Куда нам, Егорыч, на уголь все перешли, так что топи сам.

- Ладно, - пообещал я Егорычу, - увижу, скажу.

- Скажи, скажи, а то она мне 15 лет глаза мозолит, эта самая поленница, коль в детсад не нужна, так людям, может, кто возьмёт. Я бы и сам отвёз, да не на чем. Нас тут объединили, и колхоз теперь в другой деревне, контора, бишь. Председателя мы и не видим. На нас никто теперь внимания не обращает, никому мы не нужны...

- Как сейчас помню – заканчивает свой рассказ Василич, - пошёл к дому с детства знакомой дорогой, и всё оглядывался, и видел лесника. А он забрался на берёзовую поленницу, чтобы меня лучше видеть.

... Где был Калинов Куст с соловьями на околице, одни одичалые яблони остались, да ямы от подворий и погребов. А какой выселок был! – тяжело вздохнул Василич, - пешком бы туда пошёл, да не к кому. Поленница-то, небось, так и сгнила.

Евгений Овчинников, член союза журналистов России

Газета «ПРОК» от 30 января 1998 г.